— Лучше об этом не думай, — советовал старик и, заглянув мне в глаза, душу выжрал взглядом. Может, он был колдуном... может, я не знаю. — Сейчас ни о чем не думай, мой господин. Ты просто должен жить.
Последние слова выгравировались в моем сердце яркими буквами, затмив другие чувства. Господин… пол под босыми ступнями казался обжигающе холодным. Ночь оглушала радостными криками и запахом крови. По двору, закиданным мелкими веточками и камушками, идти было невозможно, но я не осмеливался вскрикнуть от боли, когда что-то острое в который раз впивалось в ступни. Мне было десять, я был разбалованным, заласканным ребенком, но всё равно понимал, что ни плакать, ни жаловаться нельзя. Надо идти, поспешно уступая дорогу суетящимся во дворе воинам. Надо не вздрогнуть, проходя мимо кола, на который была нанизана голова отца. Я просто умер. Замер. Забыл себя, молчал, когда они называли породившего меня человека:
— ...изменник.
Они плевали в лицо, которое еще вчера казалось самым страшным и самым сильным свете. А сегодня появилось нечто более страшное. Страх, от которого мутило, пинок по коленям, рассыпавшиеся из корзины отрезанные пальцы, кисти рук... Их собирали после битв и выносили за пределы замка… такие дети, каким стал я.
— Щенка ищите! — крикнул один из воинов.
Он был похож на неуклюжего медведя, что когда-то привезли в замок бродячие циркачи. Привязанный во дворе, зверь ни с того ни с сего начал рваться с цепи, становиться на задние лапы, рычать и пытаться кого-нибудь достать огромными когтями. Отец говорил позднее, что большие животные обманчивы… миг назад ласковы, а потом вдруг…
Медведь-воин тоже был разъярён. Врезал одному из своих людей по лицу и зарычал так, что у меня руки задрожали:
— Где щенок!?
Захватившие замок были безжалостны… так недавно шептал старик-слуга. А еще, что самое главное — дожить до завтра. Не думать. Не плакать. Не жаловаться. Просто собрать то, что вывалилось из корзины, и уйти.
— Убейте каждого мальчишку в замке!
— И этого тоже? — спросил один из воинов, явно намекая на меня.
Я дрожал, стараясь не отрывать взгляда от мостовой. И даже липкость запекшейся крови под пальцами была сейчас не так страшна, как этот вопрос.
— Дурак совсем? — Последовал новый удар. — Мальчик — слуга бога, а это… — он плюнул в мою сторону, — неприкасаемый… Они скорее задушили бы его сами, чем позволили дотронуться до мерзости.
Я продолжал собирать вывалившееся из корзины. В ушах толчками крови билось слово — неприкасаемый. И с каждым мигом всё, что вчера было важным, покрывалось пеленой страха и забвения.
Сегодня только одна цель — дожить до завтра.
Я вижу всё, но ничего не могу поделать.
Бессилие с одной стороны злит… люблю помогать людям. С другой — и самому интересно, что будет дальше.
Златоволосый проводник… как высоко ты сможешь взлететь без моей поддержки? Или как низко пасть…
За воротами ждали — меня подхватил в седло мчащийся по дороге всадник, и в ту ночь я без сна лежал на жёсткой кровати в чужом доме.
— Послушай, мальчик, — сказал на следующий день мужчина со шрамом через всё лицо. — Забудь, кто ты, забудь, где живешь, кого любишь. И настоящее имя забудь. Помни лишь об одном — слабакам в нашем мире не место.
Я должен дожить до завтра. Череда одинаковых дней. Одна мысль… одно чувство. Одно воспоминание. И одно желание. Я должен дожить… липкая кровь на руках. Холодная улыбка Шрама: