М. Осворт
Корабли вечности
(Фрагмент романа «Перевозчик» из цикла «Ооли. Хроники повседневности»).
Ойа зашипела, поднимаясь густой шапкой в горлышке джуми. Аши снял сосуд с огня, похлопал о столешницу донышком и разлил по чашкам.
- Вот. Аши, как мог, старался. Самая, должна быть, что ни на есть, обыкновенная ойа. Чудес-то пока довольно, а, Мичи-бу?
Мичи согласно кивнул, осторожно прихлебывая горячий, темный, терпкий напиток. Вкус его сильно напоминал быструю ойу - только вот каждый глоток раскрывался внутри сложным, шероховатым, изумительным послевкусием. Мастерство Аши поражало воображение: Мичи всегда казалось, что ойа словно бы обладает собственной волей, а то и норовом. Обыкновенно это не смущало его - скорее, напротив. Всякое соприкосновение с ойей превращалось в своего рода приключение, поскольку заранее узнать, что получится, не было ни малейшей возможности. Насколько мог судить Мичи, с первой попытки приготовить именно ту самую ойу, какая задумана, редко случалось даже и знаменитым ойадо. Подчинить же ее себе, превратить в послушную исполнительницу своих пожеланий и вовсе не дано было никому. Сколь высоким, однако, должно быть искусство, позволявшее - буквально - уговорить ойу побыть ровно тем, чего прямо сейчас особенно и хотелось? Как делаются такие вещи, Мичи некоторым образом себе представлял. Следовало отыскать в себе нужное настроение, особый оттенок чувства, и сосредоточиться на нем всецело - с такой силой, что мир на мгновение переставал существовать. И когда не оставалось ничего, кроме единственного переживания - каким-то неуловимым движением души удавалось порой сообщить, передать его ойе: сущности своенравной, но восприимчивой чрезвычайно, и кроме того - весьма щедрой и благосклонной. Иными словами, ойа была вовсе не прочь побаловать человека исполнением его желаний; сложность заключалась в том, чтобы суметь их до нее донести. Попытка отыскать общий язык с ойей всякий разтребовала от Мичи высочайшего напряжения, полной сосредоточенности. Трудно было даже представить, как ухитрялся Аши делать подобные вещи, спокойно продолжая начатую беседу. Кроме того, по опыту Мичи знал, что легче всего удается ойа, связанная с переживаниями яркими, сильными: приготовить ту же ойу темной страсти в соответствующих обстоятельствах было несложно. Но вот как было выразить эту свою потребность в чашке простой и хорошей ойи? Как передать ей такое чувство? Как вообще можно сосредоточиться на чем-то подобном, да еще и не отвлекаясь от разговора? В подобных вещах, несомненно, и проявлялось высокое мастерство ойадо. Учиться у человека, способного творить чудеса с подобной непринужденностью, представлялось Мичи пределом мечтаний - учиться готовить ойу, конечно. Мысль об ином ученичестве, как и, собственно, поиск наставника, он оставил уже давно - полагая, что едва ли встретит того, кому сможет полностью доверять в подобных вопросах. И вот, словно в насмешку, судьба предлагала ему и то, и другое - слитое воедино и воплощенное в этом загадочном старике. Мог ли он отказаться? Замешательство Мичи, казалось, ничуть не смущало Аши. Он-то, как раз, вел себя так, будто вопрос об ученичестве Мичи - настоящем, то есть, ученичестве - был давно уже делом решенным. И как бы ни откладывал Мичи этот последний шаг, столь для него серьезный - знал он уже, конечно, что непременно учиться будет, и был благодарен Аши за ту ненавязчивость, с какой устанавливались новые их отношения: бувакари.